ЗОЛОТОЙ ФОНД ДНЕВНИКОВЕДЕНИЯ
Мария Башкирцева
Дневник Марии Башкирцевой
12 августа 1876 г.
Суббота, 12 августа. Все было готово, И. простился со мною, С-вы проводили меня на станцию, как вдруг… О, досада! у нас не хватило денег — мы неверно рассчитали. Я принуждена была ждать у Нины до 7-ми часов вечера, пока дядя искал для меня денег в городе.
В семь часов я уехала, достаточно униженная этим происшествием; но в минуту отъезда я была приятно поражена появлением двенадцати гвардейских офицеров и шести солдат в белом со знаменами. Эта блестящая молодежь только что проводила двух офицеров, которые, с разрешения правительства, отправляются в Сербию. Сербия вызывает настоящую эмиграцию; так как государь не хочет объявлять войны, вся Россия подписывается и поднимается в защиту сербов. Только о них говорят, и все восхищаются геройскою смертью одного полковника и двух офицеров из русских.
Можно чувствовать только сострадание к нашим братьям, которых мы давали душить и резать на куски этим ужасным дикарям-туркам, этой нации без гения, без цивилизации, без нравственности, без славы.
Я не переставала смотреть в окно экипажа, в котором мы поехали в гостиницу. Было свежо, но не той сырою и нездоровой свежестью, как в Петербурге. Москва — самый обширный город во всей Европе, по занимаемому им пространству; это старинный город, вымощенный большими неправильными камнями, с неправильными улицами: то поднимаешься, то спускаешься, на каждом шагу повороты, а по бокам — высокие, хотя и одноэтажные дома, с широкими окнами. Избыток пространства здесь такая обыкновенная вещь, что на нее не обращают внимания и не знают, что такое нагромождение одного этажа на другой.
Триумфальная арка Екатерины II красного цвета с зелеными колоннами и желтыми украшениями. Несмотря на яркость красок, вы не поверите, как это красиво, притом же это подходит к крышам домов и церквей, крытых листовым железом зеленого или красного цвета. Самое простодушие внешних украшений заставляет чувствовать доброту и простоту русского народа. А нигилисты стараются совратить его, как Фауст, погубивший Маргариту. Пропаганда делает свое дело, и день, когда восстанет этот добрый народ, возмущенный и обманутый, будет ужасен: если в мирное и спокойное время он кроток и прост, как ягненок, то, восстав, он был бы свиреп до ярости, жесток до исступления. Но любовь к Государю еще сильна, слава Богу, так же, как уважение к религии. Есть что-то трогательное в благочестии и простодушии народа.
На площади Большого театра прогуливаются целые стаи серых голубей; они нисколько не боятся экипажей, которые проезжают почти рядом с ними, не пугая их. Знаете, русские не едят этих птиц потому, что Дух святой являлся в виде голубя.
Я не пойду никуда сегодня. В Москве нельзя оставаться меньше недели. На обратном пути, когда у меня будут деньги, я осмотрю все исторические достопримечательности. Я видела только Кремль, и то мельком: в ту минуту, когда мне его показывали, все мое внимание было приковано к дрожкам, выкрашенным под малахит.
Между именами лиц, остановившихся в гостинице, я прочла имя княгини Суворовой и немедленно послала узнать Шоколада, может ли она принять меня; оказалось, что княгини нет дома до семи часов.
На обеденной карте напечатано отчаянное воззвание к русскому народу и духовенству от славянского комитета в Москве, мне вручили это раздирающее душу воззвание сегодня утром, как только я приехала. Я сохраню его.
Оно взволновало меня. Отчего не просят войны у Государя? Если бы весь народ стал умолять Государя пойти на помощь своим братьям, страдающим от неистовства дикарей, кто посмел бы отказать?
Но нигилисты, вот в чем несчастье. Когда войска удалятся, они возмутят всех каторжников и негодяев и, устроив небольшую коммуну, начнут…
Поймите — быть тут в центре своей родины, где так хорошо и где является столько надежд, и чувствовать, что вам угрожают все эти ужасы!.. Я бы хотела унести ее на руках, как ребенка, которому зажимают уши и глаза, чтобы он не слышал проклятий и не видел грязи…
Господи, как могла я поцеловать его, первая! Безумное презренное существо! Это заставляет меня плакать и дрожать от ярости…
Он подумал, что для меня это обычное дело, что это случилось не в первый раз! Ватикан и Кремль! Я задыхаюсь от ярости и стыда.
Чашка бульона, горячий калач и свежая икра — таково ни с чем не сравнимое начало моего обеда. Чтобы иметь понятие о калаче, нужно поехать в Москву: московские калачи почти так же знамениты, как Кремль. Кроме того, мне подали телячью котлету громадных размеров, целого цыпленка, а блюдечко, наполненное икрой, представляло полпорции.
Дядя засмеялся и сказал человеку, что в Италии этого хватило бы на четверых. Человек, высокий и худой, как Джанетто Дория, и неподвижный, как англичанин, отвечал с невозмутимым спокойствием, что это потому, что итальянцы худы и малы ростом, а русские очень любят плотно поесть, и потому здоровы. Затем неподвижное существо улыбнулось и вышло из комнаты, как деревянная кукла.
Достоинство здешней пищи не только в количестве, но и в качестве. Хорошая пища вызывает хорошее настроение духа, а в хорошем настроении более наслаждаешься счастьем, более философски переносишь несчастье и чувствуешь расположение к ближним. Обжорство в женщине — уродство, но любить хорошо поесть — необходимость, как ум, как хорошие платья, не говоря уже о том, что тонкая и простая пища поддерживает свежесть кожи и округлость форм. Доказательство — мое тело. Мари С… а права, говоря, что при таком теле нужно иметь гораздо более красивое лицо, а я далеко не безобразна. Воображая себе, какова я буду в двадцать лет, я только прищелкиваю языком! В тринадцать лет я была слишком толста, и мне давали шестнадцать. Теперь я тоненькая, хотя с вполне развившимися формами, замечательно стройная, пожалуй, даже слишком, я сравниваю себя со всеми статуями и не нахожу такой стройности и таких широких бедер, как у меня. Это недостаток? Плечи должны быть чуть-чуть круглее.
Русские и обе их столицы совершенно новы для меня. До отъезда за границу я знала только Малороссию и Крым. Изредка заходившие к нам странствующие торговцы из русских казались нам почти чужими, и все смеялись над их одеждой и языком.
Что бы я там ни говорила, но губы мои почернели со времени постыдного поцелуя.
Вы, мудрые люди и циничные женщины, я прощаю вам улыбку презрения над моей напускной скромностью!.. Но я уже, кажется, нисхожу до того, что допускаю мысль о недоверии к себе? Быть может, уж не прикажете ли мне побожиться?.. О, нет, достаточно того, что я говорю мои малейшие мысли, когда ничего меня к тому не обязывает; но я и не считаю это достоинством: мой дневник — это моя жизнь, и среди всех удовольствий я думаю: «Как много мне придется рассказывать сегодня вечером»! Как будто это моя обязанность!
ЦИТАТЫ:
- О, нет, достаточно того, что я говорю мои малейшие мысли, когда ничего меня к тому не обязывает; но я и не считаю это достоинством: мой дневник — это моя жизнь, и среди всех удовольствий я думаю: «Как много мне придется рассказывать сегодня вечером»! Как будто это моя обязанность!